Я был призван в Советскую Армию в те славные дни, когда Советская Армия вдруг стала Российской Армией. Другими словами, я был призван в Советскую Армию, а уволился в Российскую. Служить мне пришлось в солнечном Азербайджане под красным флагом транскрипции, названной по приказу Ленина и т.д. Прибыв после учебки в армию, в которой мне предстояло служить два года, я первым делом обратил внимание на огромное количество солдат из западных областей Украины. Их было около половины офицеров, солдат и сержантов в нашей части. Именно в армии для меня окончательно рухнул советский миф о крепкой дружбе с братьями-славянами.
Я не могу сказать ничего плохого об украинском народе в целом. Могу судить только по собственному опыту общения с представителями этой страны. Первое, что запало мне в душу, это то, что почти все украинцы — сержанты или, по крайней мере, резервисты. Тут я вспомнил старую армейскую поговорку о том, что дырка без фунфырика — это как пенис без яичка. Многие из тех, кому довелось служить в то время, могут подтвердить этот факт. При этом никаких особых талантов ни в армии, ни в чем-либо другом у них не было. Мало того, они плохо говорили и писали по-русски. Когда они говорили на своем языке, понять их без переводчика было просто невозможно. Когда же они говорили на своем языке, невозможно было не рассмеяться. Даже суровые уральские мужики, даже наш главнокомандующий подполковник Паша Родионов смеялись за кулисами. Для нас, русских, это было все равно что говорить на каком-то огромном русском языке.
Но у них были неоспоримые качества, которых не было у нас — молодых людей из центральных регионов России. Они умели находить пути к начальству! Это была важная квалификация для советского времени, а тем более для армии. Иными словами, на протяжении всего срока службы они угождали начальству и получали от него взамен свою веру, армейское положение и успехи. Мы так не воспитывались, потому что нас так не воспитывали. Если коротко, то они занимались гвоздями своих сослуживцев, бежали в увольнение из мест, где приносили офицерам части коньяк, барики, ларди и прочие дефициты, делились с офицерами ворованным ГСМ), которое в те времена было очень дорогим, оверчардом), воровали обменивались с местными жителями украденными с военных складов костюмами и другими предметами, подрабатывали официантами в офицерской столовой и заслужили преданность старших офицеров. Помню случай, когда три украинских сержанта невзлюбили начальника штаба. Не знаю, чем они руководствовались, может, ему принесли не то «увару», не то тухлые баррики, не то бренди-бренди-бренди, но закончилось все тем, что они все трое неделю проработали в солдатской столовой — мыли полы и посуду (невиданное дело!). . Позже украинцы немного обиделись на начальника штаба и в отместку стали все более восторженно его благодарить.
В нашей части были украинцы, не имевшие звания сержанта или ефрейтора (нонсенс!). . Вовочка (к сожалению, не помню его фамилии) служил главным свинарем в подсобном хозяйстве нашей части. Человек он был странный, нетрадиционной ориентации, и по этой причине жил не в казарме, а отшельником на территории сельхозчасти. Человек он был скромный и неидеальный, но временами своей нестандартностью раздражал молодых солдат, которые нещадно его били, затаскивая в свои свинарники зализывать раны. Но дрова не пошли ему на пользу, и он не прекращал своих усилий до самой демобилизации. Неизвестно, как он дожил до демобилизации.
Стоит сказать еще кое-что о фуражках в наших частях. Конечно, в Советской Армии тоже были шапки, но они имели свои особенности. Это был наш обычай. У украинцев были свои «старики» и «молодежь», у русских — свои русские, но украинцы иногда пытались «нагнуть» и нашу «молодежь», что приводило к постоянным конфликтам и ночным дежурствам. В казарме происходила белая битва, а утром 10-15 солдат (почему-то только русских) шли в казарму. Гарнизонная тюрьма. Если такой случай произошел в казарме, то глупо было бы спрашивать, кто встряхнул офицеров.
Вся эта заварушка закончилась для нас очень неожиданно. Весной 1992 года мы получили приказ министра обороны об увольнении всех украинских военнослужащих из рядов армии (РА), независимо от выслуги лет, и отправке их на историческую родину. Наш начальник позиции Войленчук, имевший подпольную кличку «Продай и купи», продал последнее имущество из шкафа предприятия местному населению, но решил, что этого недостаточно, и решил добиться дисквалификации. . С этой целью он и его товарищи решили встряхнуть «молодежь» нашей страны, но для того, чтобы собрать необходимые средства, он и его товарищи накануне отъезда на родину вместе с сержантом Войленчуком и остальными членами не смогли отправиться на запад. С солдатами нашей части была проведена «предупредительная беседа», после которой унтер-офицер и остальные его товарищи должны были На «черную демобилизацию» они должны были отправиться с черными глазами и в довольно меланхоличном состоянии, одновременно лишившись всего, что нажили за два года жестокого воровства военного имущества.
В целом я с любовью вспоминаю годы, проведенные в армии. Это были хорошие годы. Я очень хорошо помню время, проведенное на службе с моими украинскими братьями. Во всяком случае, они были лучше, чем нынешние российские дезертиры, неплательщики налогов и вымогатели всех мастей.
И в Советской армии была дедовщина
В преддверии 23 февраля мы вспомнили истории о том, как работали советские призывники, о тех, кто служил в армии в то время, и обо всех, кто служил в армии в то время.
В преддверии 23 февраля по рассказам тех, кто служил в классах, все вспоминали, как служили советские войска, исходя из того, в какой армии они служили. Причем не в горячих точках Афганистана, а в самых обычных частях в России. Оказывается, почти ничего не изменилось — салаты с бабушками и дедушками, та же система обязательных упражнений и послушания, те же дезинтеграционные альбомы, те же офицеры и марки добровольно-принудительно отдавали солдатам что-то ценное. Армия — ничто без капсул! Сегодня в народе бытует легенда — мол, в Советской Армии капсюлей не было. Мол, они появились позже. На самом деле, конечно, это не так. Появившись после войны, капсюли расцвели в армии в 80-е и 70-е годы. Вся армейская система построена на этом. — Армия всегда была жесткой. Сергей Давидев, житель Иркутска, отслуживший в морской пехоте санитаром в 1986 году, объясняет: «Армия — это очень жесткое место. И опытный солдат сильно отличается от срочника. Он больше знает, больше умеет. Его не отправляют чистить картошку на кухне — это удел новичка. И так везде! На каждой работе новичок в магазине ищет сигареты и папиросы. А что, если он начнет гнуть пальцы? В армии все гораздо сложнее! Всем приходится проходить через синдром депривации и капсулы. Это зависит от формата.
Проблема набора школьной формы не закончилась на добровольно-принудительном обмене с бабушками и дедушками. Для многих этот термин является одним из самых сложных для начала. Безусловно, форму необходимо чистить. Ведь законодательство или армейский устав гласит, что солдатская форма должна быть чистой и опрятной. — А как? Мне вспоминается Сергей Давыдов, особенно если перед строем обычный 18-летний парень не постирает дома свой шарф. — А тут форма за неделю оказывается в грязи, горючем и самой невероятной грязи. Выйти в таком виде на улицу нельзя — надо возвращаться домой и стирать шарф. И что же вы делаете? Учиться! Вы узнаете, что и как, благодаря своим соотечественникам. Открытие — отмывать грязь с формы бензином. Еще одно открытие — нигде нет бензина. И здесь вас выручает энтузиазм, то есть ваши соотечественники. Люди, которые служат чуть ли не дольше вас, уже обнаружили свои части. И через них вы получаете этот чудесный пузырек. Так что вы можете отстирывать пятна с одежды по ночам, а можете даже использовать флакон для отстирывания пятен. Большинство из нас так и не узнали, что помимо обычной формы у нас есть еще и рабочая. И официальные костюмы. Костюм был только один. Его меняли раз в год. Вообще, зема, или земляк, для Советской Армии был священен. Без него никуда. Служить было легче, если на кухне или на горелке был хотя бы один земляк. — Мне повезло — Зема работал в горелочном отделении. Везение не имело значения — «земляки» бегали к нему по ночам мыть и драить одновременно», — вспоминает Андрей Левасов о своей службе в монгольской степи в 1978-80-х годах. Монголия была чужой страной. Служба там была мучительной. 40 жары, холода, воздух и сцена в голой степи. Первый национальный конфликт — служба.
Читайте также
У тех, кто обслуживал советские военные формирования в Германии, демобилизационных альбомов нет. Перед демобилизацией политработники уничтожили фотографии вместе с негативами. Однако все, кто там служил, вспоминают ГДГ с большой теплотой. — Я попал в Германию почти случайно, — рассказывает иркутянин Александр Панов. — Мне повезло, потому что я смог познакомиться со многими людьми из ГДГ! Из нашей школы людей отправляли в основном в Афганистан. И мы уже знали, как там было. В то время о Load-200 не говорили открыто, но они привозили ко. И так получилось, что вместе с ним привезли несколько супергрузов. Не знаю как, но мне прислали еще три, чему я был очень рад, потому что они были очень хороши, и они были очень хороши. А когда мы вернулись на педагогический факультет, то узнали, что группу наших ребят уже отправили в Среднюю Азию. И нас отправили с другой группой из Берлина. Мы приехали из братской социалистической страны и привезли с собой чемоданы, набитые вещами. Имея хотя бы 100 рублей немецкими деньгами, или 300 немецких марок зарплаты, мы могли купить хорошие вещи в магазинах охраны. А это было при советском дефиците. Люди покупали в основном джинсы. А после года службы можно было уйти в отпуск, если повезет и удастся быть в хорошем состоянии. Помню, как ночью в дверях появился брат. В руках у него чемодан, полный немецкой одежды. Через неделю он вернулся в Берлин. Но ощущение праздника осталось. Но когда Сашка уже вышел на пенсию, он не стал забирать вещи домой — продал их Пазару в Бресте. Как я сам подкладывал капсулы Есть кое-что, что должны помнить все, кто служил в SAS. Потому что через полтора года службы человек, чьи дедушка и бабушка добровольно ушли служить в армию.
Соберите блок. Пожилые и молодые люди уже все организовали. Конечно, они слышат от меня — я не зверь, но старик должен обучать молодых. По субботам я служу, а бабушки и дедушки приходят ко мне с разрешением отсутствовать. Я им не подписываю! Потому что они «не обучают молодежь». И что получилось? В будущем все ясно! Не буду вдаваться в подробности, как это было достигнуто, но я заметил, что «зеленка» циркулирует. А пока начните заниматься серьезно. И новичок будет кричать: «На меня не нападут. Потому что я не хочу и не знаю как. ‘
Сетевые проблемы (сайт) зарегистрирован Роскомнадзором, ЭЛ №. FS77-80505, от 15 марта 2021 года.
Главный редактор — олеся вячеславовна носова.
Главный редактор сайта — Виктор Канский.
Автор современного издания — Сунгоркин Владимир Николаевич.
Сообщения и комментарии читателей сайта публикуются без предварительного редактирования. Редакция оставляет за собой право удалять эти сообщения и комментарии с сайта, если они злоупотребляют свободой массовой информации или нарушают иные требования законодательства.
Адрес редакции: Иркутский филиал ИД «Комсомольская правда», Партизанская 75, г. Иркутск Почтовый индекс: 664009, а/я 194 Тел: Контакт: +7 (3952) 20-80-08, 20-80 05.
Служба в советской армии: «Я забыл, что такое НАДЕЖДА»
Исключительные права на материалы, опубликованные на сайте www. kp. ru, в соответствии с Законом РФ «Об охране результатов интеллектуальной деятельности» принадлежат ЗАО «Издатель», которые не могут быть использованы в какой-либо форме другими лицами без письменного разрешения правообладателя.
Приобретение авторских прав и связь с пенсиями: kp@kp. ru.
Мы продолжаем публиковать воспоминания и переживания читателя Игоря о его службе в Советской армии.
В первой половине Игорь рассказал о том, как он оказался на службе в отдаленной воинской части в Брятии.
Примечания! Текст содержит сцены особой жестокости. Не читайте, если вы особенно чувствительны к детям или детям.
Писатель по мере возможности старался избегать бесчеловечных подробностей в своей истории. Однако он не мог пропустить ни одной из них. Иначе он не стал бы приписывать им суть. Игорь подчеркивает, что многие пытки и издевательства он пропускает по уважительной причине — вам даже не нужно их знать.
Первая тренировка состоялась ровно в 7 утра (отбой в 23:00). В нем участвовали гопники, то есть солдаты, отслужившие полгода после обучения. Упражнение представляло собой прогулку. Горелки стояли в 50 метрах друг от друга в поле… Мы бегали кругами по глубокому снегу в течение 30-40 минут. Ни в коем случае никто не мог убежать. По дороге нам объясняли, кто должен принести чай из столовой, как должны быть заправлены кровати, кто и как должен шить манжеты. У меня голова шла кругом, и я ничего не мог понять.
Нас привели в барак и тут же привели олдермена, полного дерьма. Его поставили перед нами и начали бить котелком. Они сказали: «Он отсидел свой срок, теперь он работает со всеми вами и со всей молодежью». Он не сможет увидеть свои записи, пока его не выпишут из больницы, так что он должен идти домой. Вы понимаете? Мне не нужно было ничего объяснять.
Мы застелили кровати и пришили к каждой по два-три воротничка. На кроватях стояли свечи… а также бутылки с водой. На холоде, в первом ряду, без пальто, мы маршировали вместе с примерно 300 солдатами и должны были кричать что-то на весь полк. Они смеялись, а нам было страшно. Они побежали в столовую раньше нас. Они бежали к столу, хватали столько сахара, сколько помещалось в кружку, и быстро заливали кипятком. До конца полугодия не было видно масла. Никто не ел кашу.
Конечно, первые несколько дней мы привыкали к новым правилам и порядкам. Мы также привыкли получать положенное количество побоев. Опять же по стандарту — 7-15 раз в день. Но мы привыкли к этому. Спали мы всегда по четыре часа. Больше никто из нас спать не мог.
В нашем полку было 180 солдат. Они обслуживали технику на складе. У нас была рота из 30 человек, и солдаты работали водителями. Они возили воду, а командир полка ходил в лес за дровами. Котел в столовой топился дровами. В него закладывали охапку дров и поджигали дизельным топливом, чтобы он горел. В какой-то момент в дыру от столовой крикнули — им. Наполняйте — каша, борщ, суп и чай готовы. Это была одна из самых ценных работ для ветеранов, их бабушек и дедушек. Они там ничего не делали. Этим занимались мы все. У каждого из нас работа была расписана до мелочей, включая, кто куда идет. Интересное наблюдение. Это значит, что то, что казалось чрезмерным в учебной школе, здесь было нормой. Я начал понимать, что с точки зрения психики все сержанты и курсанты, живущие там, были для меня детьми. После месяца службы в армии я стал воспринимать их как маленьких детей, которые не годятся для военной службы.
В нашей молодежной группе существовала ситуация взаимопомощи. Тех, кто не понимал, били еще сильнее и яснее, чем нас. Это был просто вопрос выживания. Никогда не было желания избежать помощи, какой бы трудной она ни была. Если кто-то не выполнял задание, порученное ему старыми солдатами, в семь вечера у раковины собиралась очередь из тех, кто был готов лечить нашу лень и непонимание. Так что дождаться семи вечера всегда было непросто. За полгода мы собирались там не три и не семь раз. То ли это был праздник, то ли проверка, то ли еще что-то? Не помню.
Сидеть и слушать политзанятия было очень трудно. Старики вскоре предупредили нас, что «кто спит, тот все получит». Но это был момент отдыха, свободный от побоев и работы. Заместителем политрука был бурятский майор. Звали его Анаша. Он всегда входил утром в казарму, растирал руки на морозе, тер нос и говорил ласково — АНАСТСЯ-АА.
«Что это за служба? Вы, наверное, удивитесь. Это ложь! Я приведу вам свою фотографию, как и, наверное, многие другие дети, которые наверняка ответят: «Да, это было».
Мы ходили на курсы вождения. Преподавал их молодой лейтенант. Сержант выделил ему определенное количество солдат. Большего он и желать не мог, так как за время службы спал с солдатами в казарме и понимал, что если будет много говорить, то потеряет и работу, и душевное спокойствие.
Ванны выдавались раз в неделю, и нам приходилось стирать два-три старых мужских мундира (наших), гладить их от брючных вшей и подметать пол в казарме мастикой (это было ужасно — приходилось делать все заново)! Спросите, как это делалось, если вам интересно). Полы были деревянные.
Командиром полка был майор Шубенкин! Для нас, молодых, когда он обижался на наше молчание по поводу побоев, он сам ходил на поклон и пытался нас поймать. Недаром он называл нас, стоящих в простынях на морозе, «в шубах». Ни одного он так и не поймал. Увидев его, мы бежали в казарму — ШУ-БА-А-А-А. — Снимали тапочки, ложились в постель и спали вместе. Дежурный молча стоял рядом. Когда он уходит, все как будто начинается заново. Иногда мороз опускался ниже 45 градусов. Мы стояли под простынями по 50 минут. Никто не хотел идти в барак греться, но оставлять там людей было опасно.
Бурятских анашистов было много. Я понял это через два месяца, когда по их приказу нам поставили танец «Лебединое озеро ночью», чтобы разнообразить нашу жизнь и спасти от скуки. Конечно, как самый младший ребенок, я была лебедем. Они держали меня на руках. Мы прыгали, как балерины, а хор из девяти мальчиков пел… Тара-Та-Та-Та-Та-Та-Та-Та-Та-Та-Та-Та-Та…
Они пришли из других казарм (наш батальон был самым мрачным). Они застряли… И все шумели часа два после того, как все ушли, чтобы найти врага и его оружие на тарелках на подлете к другой казарме. Раненых надо было собрать! Если нет — мы сами обменивались с чужими. К нам летели другие казармы. Они встречали нас у пояса и без разбора били, куда могли ударить. Приходилось подлетать к стене и трогать его в обратную сторону.
Голоса в ночи: о-д-и-н, о-ди-н. Один он прибежал. Вот. К готовому папирусу. Мы уже приготовили пилот — он весь в папирусных узорах. Ты осветишь ее и отдашь им. Пока он курит, вы стоите у пепельницы. Вы изучили машину Матс-537? — Да, изучал! — Сколько масла вы заливаете в двигатель? -90 литров. — Давай, сделай 90 поворотов.
Максимум 40 раз я смогу это сделать.
— Потом тебя начинают бить по печени с двух сторон, пока ты не сможешь встать. Когда ты уже не можешь двигаться, он кричит: «Второй, уходи». Появляется еще один молодой человек — мы попадаем на фронт, и кто кого толкает? Проигравший изучает технику дальше.
— В баке 840 литров дизельного топлива.
— Это правда? Никто никогда не отжимался столько раз.
Они обливали водой людей, которые падали в обморок. Я упал в обморок четыре раза. Когда они били меня в лесу, вы использовали кровать. Они положили руки на стену и ударили меня по печени. Я получил два удара. Когда они мне табуретку в голову разбили, туда тарелку положили (положили тарелку на голову — они их выравнивали, когда наклонялись, но позже). А один офицер напал на меня в монгольском туалете, и я пошел туда за унижением.
Что вы можете сказать о настоящем сервисе? Это была служба! Это был страх без слез и без лишних слов. Без взгляда в глаза друг другу, без понимания… Вот такую правду об армии я услышал раньше. Через четыре месяца я хотел уволить глаза. У меня были иголки, и я уже приготовился к пожизненной инвалидности. Дети знали, кто они, но все хотели жить… Подумайте об этом, говорили они.
У Паши Говорова от удара в живот лопнул аппендикс, а другой выписался с психическим расстройством, разбив табуретку о голову (фамилию не помню). На сломанной стороне им разрешали носить ослабленную зону и не водили на физкультуру, потому что сторона не пострадала. Такие люди выполняли легкую работу: подшивали воротнички, пришивали утюги, набивали папиросы, стояли на шинелях. Попасть в санчасть для меня было хуже. Я не заболела — не было времени. Денег своих я вообще не видела. Из посылок — то, что оставляли пожилые люди. Письма — без проблем.
Демобилизованный альбом работает. Клей ПВА отсутствовал. Бархат по цене золота. Я забыл, что такое НАДЕЖДА. И я забыл про свои глаза. Потому что подул второй ветер. Обычай. Строгость во всем и ко всему. Мы принимали меньше ударов. Мы начали чувствовать в себе силу, которую не могли остановить ни холод, ни деревья. Мы начали понимать, что слово «спасибо» значит больше, чем твоя жизнь.
Подходили к концу шесть месяцев нашего рабства, жизни в учении, тренировок, мученичества — называйте как хотите. (В конце этой истории я расскажу вам, что я думаю об этом сейчас, когда мне 51 год).
Когда оставалось всего 15 дней до приказа и нас перевели в котел, появилась карта молчания, которая велела не нападать на нас после этого, и со мной произошла история, которую я не мог не рассказать.
Комментарий автора к фотографии: Я в центре. Слева — Стас Москва. Справа — Петя Лебедев. Петя взял меня на руки и повел на танец лебедей. Вместе со Стасом мы участвовали в выставке художественной самодеятельности и получили первый приз за эскиз завсклада Пети Карцева и Ильченко. Я играл роль нищего.
Комментарий автора к фотографии: У нас были такие гвардейцы… Они спокойно шли вдоль полка с оружием. Если вы хотите сфотографироваться, смело делайте это. Справа — бурятская свинья. Слева — Паша Говоров.